Новогодний поход 2015 | Астрономические мероприятия, наблюдения звездного неба в Крыму!

Новогодний поход 2015

1->2
Тридцать три неожиданности. Ужин при свечах. Разбитое Сердце

‑ Холодно! – через всю комнату пролетел рюкзак.

‑ Мокро! – по ковру прокатились трекинговые палки.

‑ И вообще зима! – из шкафа на кровать попадали все флиски, свитера, термокофты и почему-то футболки, которые там нашлись. Сверху легла одинокая ветровка.

Так вечером двадцать пятого декабря я собиралась в пеший новогодний поход по Крыму, попутно объясняя всем желающим, как я на самом деле не люблю морозы, снег и ветер. Желающих, справедливости ради, набиралось достаточное количество. Виталик, олицетворяя психическое здоровье, сидел на кровати и подбирал на гитаре «Цыганочку»; мама, хорошо знакомая с протоколом, хладнокровно разливала по чашкам второй литр глинтвейна; по скайпу дозвонилась Лайм. И теперь они втроем наблюдали мои метания из угла в угол, сопровождающиеся рандомными цитатами из «Масяни» (в основном, «Хрюндель, я пропала! я пропала!»).

В конце концов, им это надоело: во время очередного марш-броска от шкафа к балкону я была отловлена, усажена и принудительно напоена горячим вином.

‑ Ты же по списку уже несколько раз все проверила, ‑ рассудительно заметил Виталик. – Тёплые вещи есть, билеты есть, все контакты есть. Если что – всё найдётся, организуется, сложится. Ну что может пойти не так?

Я хмыкнула было с некоторым сомнением, но возражать не стала, ибо чашка с глинтвейном требовала к себе самого неотложного внимания.

Да и в самом деле, что могло пойти не так? 

***

‑ Ника, я опоздаю на сорок минут, ‑ сказал мне в трубку Лёша.

‑ Окей, ‑ откликнулась я, изучая расписание «Аэроэкспресса». – Мы еще нормально успеваем.

‑ Ника, я не успеваю на самолёт вообще, ‑ перезвонил Лёша.

‑ О-о-кей, ‑ мужественно ответила я. – Только мой билет был у тебя. И палатка. О-о-о-ке-е-й…

‑ Ника, в Симферополе вырубили свет, связи с Научным нет, Сергей не может до вас дозвониться, кто и как встретит вас – пока пытаются решить. Что-то с погодой странное, кстати – все прогнозы попадали градусов на десять. Нет, в Симфере пока нормально, просто ледяной дождь. А вот в горах обещали снег по колено, ты «фонарики» взяла? Не взяла? Как же так. И глинтвейна я, выходит, не возьму, а ты взяла с собой какой-нибудь алкоголь для сугреву? Тоже нет? Да-а-а, вот это экстрим у вас намечается… В общем, удачно вам долететь и сходить. Передавай всем от меня привет!

‑ Окей, ‑ в третий раз сказала я. Мобильник мой разряжался, до самолёта оставалось два часа, а с моего лица можно было писать аллегорию флегматичности.

***

В Симферополе нас с Сашей действительно встретил ледяной дождь и, что было гораздо приятнее, Серёжина жена ‑ Маша Назарова. Ночной обесточенный Симфер выглядел как постапокалиптический пейзаж: фары встречных машин выхватывали из темноты контуры зданий с чёрными провалами окон, мокрые тротуары, беспомощно повисшие провода.

Научный, посёлок астрофизиков, тоже стоял без света, но Сергей с Машей подошли к решению проблемы со вкусом и выдумкой: поставили свечи, включили гирлянды, картошку сварили на газовой горелке, а вкуснейшего чаю сообразили в котелке. Хоть поход официально и начинался только со следующего дня, но во мне уже начало постепенно просыпаться знакомое ощущение: вот рвутся все привычные ниточки с цивилизацией, вот переосмысливаются понятия уюта и комфорта, вот главную роль начинает играть госпожа Удача – и твоё правильное к ней отношение.

Чувство это усиливалось в течение всего нашего романтического ужина – по мере поедания картошки с солью, обсуждения маршрута и захватывающего рассказа Саши Кошкина о его автостопном пробеге Москва‑Симфер – и окончательно достигло своего нормального походного уровня, когда Сергей принёс мне каремат и обещанный зимний спальник.

‑ Комфорт: плюс пятнадцать, ‑ невыразительно прочитала я, глядя на бирку. – Экстрим – минус тринадцать. Серёжа. А Серёжа. А я же зимний спальник просила, да?

‑ Самый тёплый выбрал! – радостно подтвердил Сергей. – Зимний! А то как же ещё. В новогоднюю-то ночь вообще минус пятнадцать-двадцать обещают!

‑ Значит, экстрим у спальника – минус тринадцать, а на улице ‑ минус пятнадцать-двадцать… ‑ задумчиво подытожила я.

Мой внутренний тумблер, видимо восприняв последнюю фразу в качестве кодовой, со щелчком переключился в положение «Поход». Механизмы оценочного восприятия ситуации в мозгу в последний раз пшикнули, затрещали и перегорели. Я оглядела спальник, коврик, мысленно простроила прогноз на следующую неделю ‑ и резюмировала:

‑ Окей. 

***

На следующий день, 27 декабря, группа в полном составе собиралась на вокзале в Симферополе, чтобы оттуда стартовать на маршрут. Приехали к привокзальному фонтанчику мы с Сашей, Серёжей и Кошкиным. Прилетел Лёша, в последний момент успевший взять билет на утренний рейс. Подтянулся остальной народ – кто откуда: из Питера, Николаева, Бахчисарая, Краснодара. Распределив по рюкзакам раскладку (я, в основном, живо интересовалась количеством сахара на душу населения), мы на троллейбусе доехали до посёлка Перевальное и, наконец, вышли на тропу в горы.

Пройдя заброшенную военную часть, уже в сумерках мы начали набирать высоту. Под ногами были камни и пожухлая трава, дул ветер – пожалуй, прохладный, но потянуло бы на московский май. Со склона просматривались поросшие лесом седловины соседних гор, огни Перевального и чуть дальше – Симферополя.

Было уже темно, когда мы встали на первую стоянку – у родника с романтичным названием «Разбитое Сердце». В первый раз за поход раскатывая коврик и спальник в палатке, я прикидывала: хорошо, что земля не промерзла – ввинтились колышки; от костра стоим далеко – да и ладно, не особенно морозно; спать, наверно, буду в термобелье, оно тёплое, да и кто спит в верхней одежде. Вообще, рассуждала я (небрежно заворачиваясь в лёгкий спальник и задвигая шапку подальше в стопку вещей), какой-то не особенно хардкорный зимний поход. Тепло, как в мае, ну пусть в апреле. За всю неделю мы, небось, и снега-то не увидим…

How very wrong I was.

Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной: философское эссе на свободную тему

Помню, как летом на сплавах, особенно на сентябрьской уже Чирке, я иногда ночью просыпалась от того, что мне холодно.

Думай я на пару шагов вперёд, в принципе, могла бы и предугадать следующую стадию: не засыпать от того, что мне холодно.

В ночь на стоянке под Разбитым Сердцем до меня постепенно, по мере приближения утра, доходила глупость всех предыдущих моих идей: встать так далеко от костра; раздеться до термобелья; убрать шапку; полениться достать шерстяные носки; пойти, к чёрту, в зимний-мать-его-поход. Я пыталась вытянуться, чтобы кровь текла свободнее и грела тело. Я пыталась свернуться клубочком, чтобы сохранить тепло. Я медитировала сначала на то, что я большая и сильная, а потом ‑ что я маленькая и незаметная. Стараясь заснуть, я сперва прилежно лежала не шевелясь, а затем, отчаявшись, дерзко и демонстративно не спала (раньше всегда срабатывало). А зима всё сжимала мой беззащитный нос своими холодными пальцами и выкручивала его, с интересом глядя, как я борюсь сначала за тепло, а потом хотя бы за сон.

Полностью поглощённая своими внутренними процессами холодообмена, я слегка пропустила происходящее снаружи палатки – или, скорее, активно его не замечала, надеясь, что если удастся списать всё на фокусы воображения, то и реальность мне в этом случае подыграет. Но она не подыграла, а, наоборот, когда я вылезла утром из палатки, бесцеремонно свалилась мне прямо на голову. Реальность была белая и холодная; реальность покрывала всю землю, деревья и палатки. 

Снег...

Вчерашний апрель, очевидно, свалил в закат, уступив место каноничному такому горному декабрю. Когда мы в середине дня поднялись на перевал, Сергей жизнерадостно сказал:

‑ Справа, обратите внимание, вам сейчас открылся бы отличный вид на долину. А слева – не менее отличный вид на плато Долгоруковка. Но на сей момент имеем ветер, туман и снег. Так что рекомендую любоваться всеми возможными видами в радиусе трех метров от вас и ориентироваться на яркие накидки рюкзаков.

В тот день я оценила – в очередной и не в последний раз – насколько сильно и быстро в Крыму может меняться погода: от часа к часу и от километра к километру. Где-то снег был рассыпчатый, уверенный, по-зимнему холодный; где-то – лежал с почти виноватым видом, собираясь вот-вот превращаться обратно в воду. К вечеру небо внезапно расчистилось от тумана, и мы смотрели, как закатное солнце освещает гору Караби. Незамысловатый и одновременно захватывающий пейзаж: снежно-синие склоны ‑ и горящая рыжим закатным огнем вершина. Ледяные ветви деревьев ‑ и оседающие на перчатках идеальной формы пушинки. Пронзительный ветер – и едва уловимое тепло от солнечных лучей.

У подобных впечатлений – для меня – есть один общий, чёткий и предельно понятный лейтмотив. Это мысль о том, что в мире, где существуют такие невероятно прекрасные виды, переживания и чувства, ни один человек не может быть несчастным. В изобильной, восхитительной Вселенной, где у тебя перехватывает дыхание от счастья просто от того, что ты живёшь и можешь этим наслаждаться, никто не может обращать внимание лишь на грязь и несовершенства. В этой реальности, где в людях встречается такая огромная доброта, такая чистая дружба, такая искренняя любовь – никто не может зацикливаться на одной неудаче, одном несчастливом увлечении, одном предательстве. Не может не потому, что физически на это неспособен – а потому, что просто не имеет на это права. 

По крайней мере, я - не имею.

***

На ночёвку встали на перевале Суат. Я до последнего не хотела уходить в палатку, греясь впрок возле костра, и учла ошибки молодости ‑ достала из рюкзака носки и шапку. Погода, видимо, заметила мои ухищрения, и решила, что так она не играет: поэтому если второе походное утро встречало нас снегом, то третье – разнообразия ради – поприветствовало дождем.

Дождь лил качественно и с чувством. По мере того, как мы спускались с перевала, возвращаясь из белоснежной зимы в буро-зелёную осень, потоки воды то ослабевали, то усиливались снова, но почти ни разу не прекратились насовсем. Телу моему, функционировавшему в режиме «Поход», даже не было уже неуютно – я только периодически выжимала перчатки и волосы. К вечеру мы вошли в посёлок Генеральское, возле водопада Джур-Джур; флегматично жуя грушу из мимоходом ограбленного сада, я отметила про себя, что третий раз в жизни я прихожу к Джур-Джуру – и третий раз насквозь мокрая. Это уже однозначно тянуло на традицию.

Поляна недалеко от водопада, где мы встали, тоже была совершенно сырой. Мы хором сушили вещи у костра, больше подпаливая их, нежели выпаривая влагу. Казалось, дождю не будет конца, но я уже начала угадывать тенденцию, и точно – на следующее утро аккурат по мокрым палаткам ударил мороз.

Ха! Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной! Я чувствовала себя закалённым степным волком. Даже нос, самую страдающую от холода часть своего тела, я уже наловчилась прятать в коленки, сворачиваясь в спальнике в энергосберегающий клубочек. Но до самого конца похода я так и не научилась мириться со смутным чувством обмана и печали, которое охватывало меня всякий раз, когда я утром лицезрела свои подпаленные, но всё такие же бескомпромиссно мокрые носки.

Куда марш? Зачем бросок? Минус двадцать. Тёплый сок.

За два дня до Нового года наши планы пережили несколько финтов ушами и окончательно устаканились только вечером тридцатого числа.

С водопада Джур-Джур, на который мы забежали полюбоваться утром тридцатого (зимой он оказался не в пример мощнее, чем летом), поднялись на Джурлу. Там, соблюдая очередность, стоял ночью мороз, но ребята додумались класть в палатку горячие камни от костра. Это мало что давало в общей сумме, поскольку засыпали они в пекле, а просыпались всё равно на холоде, но приносило чувство некоторого психологического удовлетворения и контроля над собственной жизнью.

Впрочем, были и другие способы согреться – например, как следует поесть. Этому весьма способствовало коронное блюдо Серёги – кашесуп. Не без резона заключив, что, раз каша и суп по отдельности полезны, значит, вместе им будет ещё лучше, Сергей эти два блюда активно совмещал. Его кулинарные эксперименты (а в душе Серёжи жил гурман и истинный творец) приводили всякий раз к тому, что в котле обреталось что-то, чему я не дала бы уверенного названия – зато это «что-то» было наваристое, вкусное, и его было много. У каждого блюда, кроме того, существовало два варианта – без мяса, для вегетарианцев, и с мясом, для более голодных. Некоторые из нас при этом умудрялись за один прием пищи перебегать из лагеря в лагерь, дегустируя порцию сначала без тушенки, а затем и с ней. Всякий раз эти перебежчики (а в их числе была и я), хитро сверкая глазками, говорили потом, что не распробовали и еще не определились ‑ поэтому, пожалуй, и в следующий раз придётся съесть кашесуп и с мясом, и без мяса, чтобы уж окончательно расставить все приоритеты.

А в мире чая своеобразной модификацией кашесупа был имбирный настой, который заваривался во втором котле. Ну, как имбирный: помимо сушеного имбиря, там был сушеный же лимон, частенько обретался свежесобранный шиповник, иногда чабрец, шалфей и остальные специи, которые почему-то не шли в основную еду, зато вполне могли облагородить чай. Иногда, посмотрев на количество и разнообразие вращающихся в чае ингредиентов, мы заключали, что если туда и не надо чего кидать, так это собственно чай. Потому как он тут ну явно лишний.

Тридцать первого декабря мы совершили то, что я называла адским марш-броском, Лёша – прогулкой, Саша – приятной прогулкой, а Серёжа – приятной прогулкой налегке. Полюбовавшись видом с Северной Демерджи, мы перешли через Ангарский перевал и к вечеру встали под вершиной Эклизи-бурун, положив здесь же Новый год и отметить.

К отмечанию подошли, опять-таки, с душой. Добрая волшебница Оля, помимо фирменного имбирно-лимонного чая, обеспечила всех подарками, Дима зажёг гирлянду, а Сергей соорудил праздничный пирог. В основе технологии приготовления этого пирога лежали такие вечные походные принципы, как «сладкого много не бывает», а также «печеньку сгущёнкой не испортишь», экстраполированный до «сгущёнкой вообще ничего не испортишь». В итоге в пирог и пошло всё: сухофрукты, хлебцы, печенье и даже овсянка, размешанные со сгущёнкой, мёдом и ещё каким-то невероятно вкусным секретным ингредиентом – Лайм наверняка назвала бы это «горячей любовью», а мы склонялись больше к «походной всеядности».

А за пятнадцать минут до Нового года мы вышли из лагеря посмотреть с высоты на салюты Алушты. Стоял обещанный мороз под минус двадцать. Небо, как тонким шёлковым платком, было накрыто волнистыми перистыми облаками; сквозь них светили звёзды, и отчётливо было видно ярчайшее двойное гало вокруг луны. Мы пили разогретый гранатовый сок – отличная замена шампанскому! ‑ дозванивались до родных, поздравляли друг друга...

‑ Смотрите, ‑ вдруг сказал Сергей. – С Эклизи ‑ тоже салют!

Мы обернулись. Позади нас летели в небо фейерверки с Казу-Кая, и ещё выше взлетали одиночные салюты с Эклизи-буруна.

‑ Там сейчас еще холоднее, чем здесь, и ветер… ‑ задумчиво сказал Саша. ‑ Кто вообще мог там встать?

Кто встанет на самом холодном, экстремальном и ветреном месте ‑ при условии, что моя неуемная троица со сплавов сейчас как раз где-то в Крыму? Здесь не могло быть двух вариантов. Я усмехнулась и отсалютовала вершине бокалом.

‑ Я знаю, кто. С Новым годом, ребята!

1->2