Горное небо - для вас!

‑ Холодно! – через всю комнату пролетел рюкзак.

‑ Мокро! – по ковру прокатились трекинговые палки.

‑ И вообще зима! – из шкафа на кровать попадали все флиски, свитера, термокофты и почему-то футболки, которые там нашлись. Сверху легла одинокая ветровка.

Так вечером двадцать пятого декабря я собиралась в пеший новогодний поход по Крыму, попутно объясняя всем желающим, как я на самом деле не люблю морозы, снег и ветер. Желающих, справедливости ради, набиралось достаточное количество. Виталик, олицетворяя психическое здоровье, сидел на кровати и подбирал на гитаре «Цыганочку»; мама, хорошо знакомая с протоколом, хладнокровно разливала по чашкам второй литр глинтвейна; по скайпу дозвонилась Лайм. И теперь они втроем наблюдали мои метания из угла в угол, сопровождающиеся рандомными цитатами из «Масяни» (в основном, «Хрюндель, я пропала! я пропала!»).

В конце концов, им это надоело: во время очередного марш-броска от шкафа к балкону я была отловлена, усажена и принудительно напоена горячим вином.

‑ Ты же по списку уже несколько раз все проверила, ‑ рассудительно заметил Виталик. – Тёплые вещи есть, билеты есть, все контакты есть. Если что – всё найдётся, организуется, сложится. Ну что может пойти не так?

Я хмыкнула было с некоторым сомнением, но возражать не стала, ибо чашка с глинтвейном требовала к себе самого неотложного внимания.

Да и в самом деле, что могло пойти не так? 

***

‑ Ника, я опоздаю на сорок минут, ‑ сказал мне в трубку Лёша.

‑ Окей, ‑ откликнулась я, изучая расписание «Аэроэкспресса». – Мы еще нормально успеваем.

‑ Ника, я не успеваю на самолёт вообще, ‑ перезвонил Лёша.

‑ О-о-кей, ‑ мужественно ответила я. – Только мой билет был у тебя. И палатка. О-о-о-ке-е-й…

‑ Ника, в Симферополе вырубили свет, связи с Научным нет, Сергей не может до вас дозвониться, кто и как встретит вас – пока пытаются решить. Что-то с погодой странное, кстати – все прогнозы попадали градусов на десять. Нет, в Симфере пока нормально, просто ледяной дождь. А вот в горах обещали снег по колено, ты «фонарики» взяла? Не взяла? Как же так. И глинтвейна я, выходит, не возьму, а ты взяла с собой какой-нибудь алкоголь для сугреву? Тоже нет? Да-а-а, вот это экстрим у вас намечается… В общем, удачно вам долететь и сходить. Передавай всем от меня привет!

‑ Окей, ‑ в третий раз сказала я. Мобильник мой разряжался, до самолёта оставалось два часа, а с моего лица можно было писать аллегорию флегматичности.

***

В Симферополе нас с Сашей действительно встретил ледяной дождь и, что было гораздо приятнее, Серёжина жена ‑ Маша Назарова. Ночной обесточенный Симфер выглядел как постапокалиптический пейзаж: фары встречных машин выхватывали из темноты контуры зданий с чёрными провалами окон, мокрые тротуары, беспомощно повисшие провода.

Научный, посёлок астрофизиков, тоже стоял без света, но Сергей с Машей подошли к решению проблемы со вкусом и выдумкой: поставили свечи, включили гирлянды, картошку сварили на газовой горелке, а вкуснейшего чаю сообразили в котелке. Хоть поход официально и начинался только со следующего дня, но во мне уже начало постепенно просыпаться знакомое ощущение: вот рвутся все привычные ниточки с цивилизацией, вот переосмысливаются понятия уюта и комфорта, вот главную роль начинает играть госпожа Удача – и твоё правильное к ней отношение.

Чувство это усиливалось в течение всего нашего романтического ужина – по мере поедания картошки с солью, обсуждения маршрута и захватывающего рассказа Саши Кошкина о его автостопном пробеге Москва‑Симфер – и окончательно достигло своего нормального походного уровня, когда Сергей принёс мне каремат и обещанный зимний спальник.

‑ Комфорт: плюс пятнадцать, ‑ невыразительно прочитала я, глядя на бирку. – Экстрим – минус тринадцать. Серёжа. А Серёжа. А я же зимний спальник просила, да?

‑ Самый тёплый выбрал! – радостно подтвердил Сергей. – Зимний! А то как же ещё. В новогоднюю-то ночь вообще минус пятнадцать-двадцать обещают!

‑ Значит, экстрим у спальника – минус тринадцать, а на улице ‑ минус пятнадцать-двадцать… ‑ задумчиво подытожила я.

Мой внутренний тумблер, видимо восприняв последнюю фразу в качестве кодовой, со щелчком переключился в положение «Поход». Механизмы оценочного восприятия ситуации в мозгу в последний раз пшикнули, затрещали и перегорели. Я оглядела спальник, коврик, мысленно простроила прогноз на следующую неделю ‑ и резюмировала:

‑ Окей. 

***

На следующий день, 27 декабря, группа в полном составе собиралась на вокзале в Симферополе, чтобы оттуда стартовать на маршрут. Приехали к привокзальному фонтанчику мы с Сашей, Серёжей и Кошкиным. Прилетел Лёша, в последний момент успевший взять билет на утренний рейс. Подтянулся остальной народ – кто откуда: из Питера, Николаева, Бахчисарая, Краснодара. Распределив по рюкзакам раскладку (я, в основном, живо интересовалась количеством сахара на душу населения), мы на троллейбусе доехали до посёлка Перевальное и, наконец, вышли на тропу в горы.

Пройдя заброшенную военную часть, уже в сумерках мы начали набирать высоту. Под ногами были камни и пожухлая трава, дул ветер – пожалуй, прохладный, но потянуло бы на московский май. Со склона просматривались поросшие лесом седловины соседних гор, огни Перевального и чуть дальше – Симферополя.

Было уже темно, когда мы встали на первую стоянку – у родника с романтичным названием «Разбитое Сердце». В первый раз за поход раскатывая коврик и спальник в палатке, я прикидывала: хорошо, что земля не промерзла – ввинтились колышки; от костра стоим далеко – да и ладно, не особенно морозно; спать, наверно, буду в термобелье, оно тёплое, да и кто спит в верхней одежде. Вообще, рассуждала я (небрежно заворачиваясь в лёгкий спальник и задвигая шапку подальше в стопку вещей), какой-то не особенно хардкорный зимний поход. Тепло, как в мае, ну пусть в апреле. За всю неделю мы, небось, и снега-то не увидим…

How very wrong I was.

Помню, как летом на сплавах, особенно на сентябрьской уже Чирке, я иногда ночью просыпалась от того, что мне холодно.

Думай я на пару шагов вперёд, в принципе, могла бы и предугадать следующую стадию: не засыпать от того, что мне холодно.

В ночь на стоянке под Разбитым Сердцем до меня постепенно, по мере приближения утра, доходила глупость всех предыдущих моих идей: встать так далеко от костра; раздеться до термобелья; убрать шапку; полениться достать шерстяные носки; пойти, к чёрту, в зимний-мать-его-поход. Я пыталась вытянуться, чтобы кровь текла свободнее и грела тело. Я пыталась свернуться клубочком, чтобы сохранить тепло. Я медитировала сначала на то, что я большая и сильная, а потом ‑ что я маленькая и незаметная. Стараясь заснуть, я сперва прилежно лежала не шевелясь, а затем, отчаявшись, дерзко и демонстративно не спала (раньше всегда срабатывало). А зима всё сжимала мой беззащитный нос своими холодными пальцами и выкручивала его, с интересом глядя, как я борюсь сначала за тепло, а потом хотя бы за сон.

Полностью поглощённая своими внутренними процессами холодообмена, я слегка пропустила происходящее снаружи палатки – или, скорее, активно его не замечала, надеясь, что если удастся списать всё на фокусы воображения, то и реальность мне в этом случае подыграет. Но она не подыграла, а, наоборот, когда я вылезла утром из палатки, бесцеремонно свалилась мне прямо на голову. Реальность была белая и холодная; реальность покрывала всю землю, деревья и палатки. 

Снег...

Вчерашний апрель, очевидно, свалил в закат, уступив место каноничному такому горному декабрю. Когда мы в середине дня поднялись на перевал, Сергей жизнерадостно сказал:

‑ Справа, обратите внимание, вам сейчас открылся бы отличный вид на долину. А слева – не менее отличный вид на плато Долгоруковка. Но на сей момент имеем ветер, туман и снег. Так что рекомендую любоваться всеми возможными видами в радиусе трех метров от вас и ориентироваться на яркие накидки рюкзаков.

В тот день я оценила – в очередной и не в последний раз – насколько сильно и быстро в Крыму может меняться погода: от часа к часу и от километра к километру. Где-то снег был рассыпчатый, уверенный, по-зимнему холодный; где-то – лежал с почти виноватым видом, собираясь вот-вот превращаться обратно в воду. К вечеру небо внезапно расчистилось от тумана, и мы смотрели, как закатное солнце освещает гору Караби. Незамысловатый и одновременно захватывающий пейзаж: снежно-синие склоны ‑ и горящая рыжим закатным огнем вершина. Ледяные ветви деревьев ‑ и оседающие на перчатках идеальной формы пушинки. Пронзительный ветер – и едва уловимое тепло от солнечных лучей.

У подобных впечатлений – для меня – есть один общий, чёткий и предельно понятный лейтмотив. Это мысль о том, что в мире, где существуют такие невероятно прекрасные виды, переживания и чувства, ни один человек не может быть несчастным. В изобильной, восхитительной Вселенной, где у тебя перехватывает дыхание от счастья просто от того, что ты живёшь и можешь этим наслаждаться, никто не может обращать внимание лишь на грязь и несовершенства. В этой реальности, где в людях встречается такая огромная доброта, такая чистая дружба, такая искренняя любовь – никто не может зацикливаться на одной неудаче, одном несчастливом увлечении, одном предательстве. Не может не потому, что физически на это неспособен – а потому, что просто не имеет на это права. 

По крайней мере, я - не имею.

***

На ночёвку встали на перевале Суат. Я до последнего не хотела уходить в палатку, греясь впрок возле костра, и учла ошибки молодости ‑ достала из рюкзака носки и шапку. Погода, видимо, заметила мои ухищрения, и решила, что так она не играет: поэтому если второе походное утро встречало нас снегом, то третье – разнообразия ради – поприветствовало дождем.

Дождь лил качественно и с чувством. По мере того, как мы спускались с перевала, возвращаясь из белоснежной зимы в буро-зелёную осень, потоки воды то ослабевали, то усиливались снова, но почти ни разу не прекратились насовсем. Телу моему, функционировавшему в режиме «Поход», даже не было уже неуютно – я только периодически выжимала перчатки и волосы. К вечеру мы вошли в посёлок Генеральское, возле водопада Джур-Джур; флегматично жуя грушу из мимоходом ограбленного сада, я отметила про себя, что третий раз в жизни я прихожу к Джур-Джуру – и третий раз насквозь мокрая. Это уже однозначно тянуло на традицию.

Поляна недалеко от водопада, где мы встали, тоже была совершенно сырой. Мы хором сушили вещи у костра, больше подпаливая их, нежели выпаривая влагу. Казалось, дождю не будет конца, но я уже начала угадывать тенденцию, и точно – на следующее утро аккурат по мокрым палаткам ударил мороз.

Ха! Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной! Я чувствовала себя закалённым степным волком. Даже нос, самую страдающую от холода часть своего тела, я уже наловчилась прятать в коленки, сворачиваясь в спальнике в энергосберегающий клубочек. Но до самого конца похода я так и не научилась мириться со смутным чувством обмана и печали, которое охватывало меня всякий раз, когда я утром лицезрела свои подпаленные, но всё такие же бескомпромиссно мокрые носки.

За два дня до Нового года наши планы пережили несколько финтов ушами и окончательно устаканились только вечером тридцатого числа.

С водопада Джур-Джур, на который мы забежали полюбоваться утром тридцатого (зимой он оказался не в пример мощнее, чем летом), поднялись на Джурлу. Там, соблюдая очередность, стоял ночью мороз, но ребята додумались класть в палатку горячие камни от костра. Это мало что давало в общей сумме, поскольку засыпали они в пекле, а просыпались всё равно на холоде, но приносило чувство некоторого психологического удовлетворения и контроля над собственной жизнью.

Впрочем, были и другие способы согреться – например, как следует поесть. Этому весьма способствовало коронное блюдо Серёги – кашесуп. Не без резона заключив, что, раз каша и суп по отдельности полезны, значит, вместе им будет ещё лучше, Сергей эти два блюда активно совмещал. Его кулинарные эксперименты (а в душе Серёжи жил гурман и истинный творец) приводили всякий раз к тому, что в котле обреталось что-то, чему я не дала бы уверенного названия – зато это «что-то» было наваристое, вкусное, и его было много. У каждого блюда, кроме того, существовало два варианта – без мяса, для вегетарианцев, и с мясом, для более голодных. Некоторые из нас при этом умудрялись за один прием пищи перебегать из лагеря в лагерь, дегустируя порцию сначала без тушенки, а затем и с ней. Всякий раз эти перебежчики (а в их числе была и я), хитро сверкая глазками, говорили потом, что не распробовали и еще не определились ‑ поэтому, пожалуй, и в следующий раз придётся съесть кашесуп и с мясом, и без мяса, чтобы уж окончательно расставить все приоритеты.

А в мире чая своеобразной модификацией кашесупа был имбирный настой, который заваривался во втором котле. Ну, как имбирный: помимо сушеного имбиря, там был сушеный же лимон, частенько обретался свежесобранный шиповник, иногда чабрец, шалфей и остальные специи, которые почему-то не шли в основную еду, зато вполне могли облагородить чай. Иногда, посмотрев на количество и разнообразие вращающихся в чае ингредиентов, мы заключали, что если туда и не надо чего кидать, так это собственно чай. Потому как он тут ну явно лишний.

Тридцать первого декабря мы совершили то, что я называла адским марш-броском, Лёша – прогулкой, Саша – приятной прогулкой, а Серёжа – приятной прогулкой налегке. Полюбовавшись видом с Северной Демерджи, мы перешли через Ангарский перевал и к вечеру встали под вершиной Эклизи-бурун, положив здесь же Новый год и отметить.

К отмечанию подошли, опять-таки, с душой. Добрая волшебница Оля, помимо фирменного имбирно-лимонного чая, обеспечила всех подарками, Дима зажёг гирлянду, а Сергей соорудил праздничный пирог. В основе технологии приготовления этого пирога лежали такие вечные походные принципы, как «сладкого много не бывает», а также «печеньку сгущёнкой не испортишь», экстраполированный до «сгущёнкой вообще ничего не испортишь». В итоге в пирог и пошло всё: сухофрукты, хлебцы, печенье и даже овсянка, размешанные со сгущёнкой, мёдом и ещё каким-то невероятно вкусным секретным ингредиентом – Лайм наверняка назвала бы это «горячей любовью», а мы склонялись больше к «походной всеядности».

А за пятнадцать минут до Нового года мы вышли из лагеря посмотреть с высоты на салюты Алушты. Стоял обещанный мороз под минус двадцать. Небо, как тонким шёлковым платком, было накрыто волнистыми перистыми облаками; сквозь них светили звёзды, и отчётливо было видно ярчайшее двойное гало вокруг луны. Мы пили разогретый гранатовый сок – отличная замена шампанскому! ‑ дозванивались до родных, поздравляли друг друга...

‑ Смотрите, ‑ вдруг сказал Сергей. – С Эклизи ‑ тоже салют!

Мы обернулись. Позади нас летели в небо фейерверки с Казу-Кая, и ещё выше взлетали одиночные салюты с Эклизи-буруна.

‑ Там сейчас еще холоднее, чем здесь, и ветер… ‑ задумчиво сказал Саша. ‑ Кто вообще мог там встать?

Кто встанет на самом холодном, экстремальном и ветреном месте ‑ при условии, что моя неуемная троица со сплавов сейчас как раз где-то в Крыму? Здесь не могло быть двух вариантов. Я усмехнулась и отсалютовала вершине бокалом.

‑ Я знаю, кто. С Новым годом, ребята!

1->2